Офицер 10-ой арт. бригады. От 500 р.
Какой размер?

Bobizul, если очень нужен завтра померю, но это точно на крымскую найден на Русском лагере. А я тебе звонил с предложением 

egurt, Егор спасибо за помощь в определении

Чтобы не создавать новую тему выложу здесь. Что это за предмет? найден неподалеку от пуговицы, тоже в позолоте, внутри были остатки дерева и ткани.
Заранее благодарен.
http://i.piccy.info/i9/57695f0a1447e4c4 … /image.jpg
http://i.piccy.info/i9/57695f0a1447e4c4 … /image.jpg
http://i.piccy.info/i9/57695f0a1447e4c4 … /image.jpg
http://i.piccy.info/i9/13d5667577f5d63b … /image.jpg

Если я правильно  понял эта штука с каски?

Я не против

Я тоже......;)

И где здесь позолоты процентов 40.Только, если с обраткой брать, в сумме.А на фасаде процентов 80 есть.Пуга очень симпатишная. 

Советник, так и есть.
10-я артиллерийская бригада или 10-я конно-артиллерийская рота, 1829-1862 гг.
Батареи из 10-й бригады участвовали в Инкерманском сражении.

Южный Мишка, супер.

Мне вот стало интересно в каком полку или бригаде служил Лев Толстой.

10 ноября 1854 года Лев Толстой был назначен младшим офицером в третью легкую батарею 14-й артиллерийской полевой бригады, куда он стремился, прежде всего, из патриотических соображений. В то время батарея находилась в резерве и в боях не участвовала.
В конце марта 1855 года батарею Толстого отправили на четвертый бастион, который был одной из самых важных позиций города.
С мая по конец августа писатель находился уже вне Севастополя, но часто приезжал в город. В последние дни боев он был снова переведен на городские позиции и 27 августа огнем своей батареи прикрывал эвакуацию войск.
Источник: http://komtv.org/20790-lev-nikolaevich- … koj-vojne/

В 1855 году, вскоре после Нового года, Толстой был переведен из 3-й батареи 14-й артиллерийской бригады в 3-ю легкую батарею 11 бригады, которая стояла на Бельбекских позициях, недалеко от Севастополя.

Южный Мишка,

Приветствую,вот малость информации из статьи  CЕВАСТОПОЛЬ НА ГРАНИ ВЕКОВ В ОПИСАНИИ ПИСАТЕЛЕЙ И
ПОЭТОВ КОНЦА 19-го – НАЧАЛА 20-го ВЕКОВ. Там есть и то что вас интересует.

Жизнь и творчество Льва Николаевича были как бы все сотканы из противоречий. Противоречивым и трудно объяснимым было и отношение писателя к Севастополю. Отбросим в сторону восторженные эмоции и постараемся трезво и жестко оценить схему – «Севастополь в судьбе Льва Толстого». Никто не станет спорить, что первая, восторженная, нервная, трагическая любовь Льва Толстого к истекавшему кровью, осажденному врагами Севастополю успешно разрешилась «Севастопольскими рассказами». И на этом, собственно, взаимоотношения Льва Николаевича и Севастополя прервались, чтобы не возобновляться более никогда! Севастопольцы всех последующих за первой обороной поколений стоят в первых рядах благодарных читателей и активных почитателей таланта Льва Толстого. Ведь, по сути дела, именно Севастополь воодушевил Толстого на создание произведения, ставшего первой ступенькой на пути в классики русской литературы и к всемирной известности. А что же Лев Николаевич? Ответил ли он Севастополю и севастопольцам взаимностью? Интересный вопрос. Особенно актуально он звучит сегодня, после того, как в центре Севастополя, на площади Нахимова при большом скоплении народа торжественно отмечалось столетие со дня смерти Льва Николаевича Толстого. Ведь следует признать факт, что прижизненная любовь к писателю севастопольцев так до конца и оставалась безнадежной и безответной. Никогда более за последующие 50 лет напряженной и плодотворной литературной и общественной деятельности Лев Николаевич не возвращался к севастопольской теме. Слишком прозорливые аналитики и критики трилогии «Война и мир» традиционно пытаются разглядеть севастопольские мотивы в дыму и огне сражений с Наполеоном, в реальном изображении ужасов войны. Лев Николаевич вполне заслуженно считался ветераном Крымской войны и участником боевых действий против горцев Кавказа. Но очевиден и тот факт, что военный кругозор его ограничивался пределами подпоручика – командира горной батареи. Сам Лев Николаевич неоднократно отмечал, что основные военные картины и психологические сюжеты войн с Наполеоном он почерпнул в процессе длительных бесед с ветераном этой войны отставным генералом Иваном Липранди.
Факты – упрямая вещь. Впервые после войны Лев Толстой посетил Севастополь через…16 лет, для того, чтобы очередной раз заехать в Севастополь только через 30 лет после окончания боевых действий под Севастополем. Именно «заехать» , а не приехать, так как основной целью приезда в Крым Льва Николаевича была встреча с Антоном Чеховым. При желании всему в жизни можно находить оправдания и объяснения. Так, официально считается, что отказ Льва Николаевича приехать на торжества, посвященные пятидесятилетию обороны Севастополя, связан с революционной смутой, охватившей флот и город. Это была отговорка. Официальные торжества прошли 27 сентября 1905 года, когда на флоте и в городе все было относительно спокойно. На торжества прибыл великий князь Алексей Михайлович и многие участники обороны города. Лев Николаевич получил приглашение и его с надеждой ждали в городе, но накануне торжеств произошел, казалось бы, незначительный инцидент. К юбилею обороны была выпущена памятная медаль, согласно статусу которой серебряный ее вариант предназначался участникам войны, фпродолжавшим служить, и наиболее заслуженным ветеранам из числа отставников. Таких набралось несколько десятков. К примеру, серебряную медаль получил адмирал Диков, участвовавший в обороне молодым мичманом. Остальные ветераны награждались бронзовой медалью. Когда Лев Николаевич узнал, что его наградили бронзовой медалью, он был возмущен до глубины души и расценил этот факт как личное оскорбление. В этом отношении Лев Николаевич ничуть не изменился за прошедшие пятьдесят лет. Так пробыв два года на Кавказе и неоднократно участвуя в стычках с горцами, он вдруг возомнил, что достоин награждения орденом Святого Георгия. Старые кавказские офицеры, наблюдая рядом с собой сначала комплексующего гражданского юношу, без определенных занятий, затем юнкера, не способного за два года сдать экзамен на прапорщика, сделали вид, что сочувствуют «проблеме» потенциального орденоносца, а затем подняли его на смех, чем нанесли ему смертельную обиду. Кстати, это была одна из причин перевода прапорщика Льва Толстого в Дунайскую армию в 1853 году. Находясь в Дунайской армии, Лев Толстой по протекции своего родственника генерала Горчакова исполнял обязанности офицера по особым поручениям при командующем артиллерии. Казалось бы, здесь, «под крылом» двоюродного дядюшки были все условия заслужить знаки боевого отличия. И отличие последовало,- за участие в сражении при Ольтенице прапорщик Лев Толстой был произведен в подпоручики «за отличие». В 25 лет – и уже…подпоручик! Но не таких отличий жаждал Лев Николаевич. Из Бухареста, где располагалась ставка, Лев Толстой периодически бывал на позициях наших войск, в том числе под Селистрией, где в составе штаба осадного корпуса весело и непринужденно проводили время его недавние партнеры по московским и петербургским раутам и балам: подполковник князь Урусов, полковник князь Федор Варшавский – сын Паскевича, майор князь Лобанов-Ростовский, полковник граф Николай Орлов, штаб-ротмистры Протасов и Воейков. Старшему в этой компании – полковнику князю Варшавскому – 30 лет, остальные все младше. Самые младшие – штаб-ротмистры гвардии – Протасов и Воейков. Все перечисленные офицеры – флигель-адъютанты Императора. Несколько раз, «по старой памяти», Льва Толстого приглашали в эту компанию, но он в своей серой шинели офицера пешей артиллерии выглядел инородным телом среди этих баловней судьбы в мундирах офицеров гвардии и прекрасно осознавал нелепость своего положения. От подобного унижения (?) он жестоко страдал и, как только в Крыму начались боевые действия, был в числе первых офицеров, изъявивших желание отправиться в Крымскую армию. Его опередил разве только майор князь Урусов.
Весь период нахождения в Крымской армии Лев Николаевич служил командиром горной ракетной батареи. В ходе боевых действий было предпринято несколько попыток использования ракет. В первом случае – против вражеских кораблей, обстреливающих Севастополь во время первого штурма города, и несколько раз производили стрельбу по неприятельским окопам. Но эти боевые эпизоды произошли до прибытия подпоручика Льва Толстого на театр военных действий в Крыму.
Большинство биографов Льва Толстого указывают, что он находился в осажденном городе с ноября 1854 года по август 1855 года. Батарея, в которой служил подпоручик Толстой, ни одного дня не была в составе гарнизона Севастополя, а находилась в районе Бельбека или на позициях в районе Мекензиевых гор. Зафиксирован единственный факт, когда батарея выдвигалась на резервную позицию в период Чернореченского сражения в августе 1855 года. Тем не менее, Лев Николаевич по собственной инициативе почти три месяца находился в осажденном Севастополе. С учетом обстановки в Севастополе и это был немалый срок. Лев Николаевич был прикомандирован к начальнику артиллерии 4-го бастиона, где периодически дежурил, чередуясь с другими офицерами. На тот период (январь-февраль 1855 года) Четвертый бастион наряду с Корниловским бастионом на Малаховом кургане являлся самым ответственным рубежом, но и наиболее опасным среди укреплений Севастопольской оборонительной линии. Пребывание подпоручика Толстого на 4-м бастионе и явилось основанием для награждения его боевым орденом – Святой Анны 4-й степени. Но как оказалось, и в этом случае непомерные амбиции Льва Николаевича не были удовлетворены. Ситуация с награждением осложнялась тем, что по негласному условию офицеры, находящиеся под огнем на 4-м бастионе два срока, представлялись к награждению орденом Святого Владимира 4-й степени. Именно на этот орден и претендовал наш скромный, лично смелый, но исключительно обидчивый потенциальный герой. Можно ли осуждать Льва Николаевича за эдакое неуемное желание получить столь высокую награду? Да ни в коем случае, но желать, не значит – получить… Существовало Высочайше утвержденное положение по награждению орденами, которое соблюдалось и в военное время. Так, офицера за боевые отличия награждали в порядке очередности орденами Станислава 3 степени, Анны 3-й степени, Станислава 2-й степени, Анны 2-й степени. Орден Анны 4-й степени стоял несколько особняком среди прочих наград низших степеней. Им награждались офицеры за личное мужество в бою. Вторыми степенями орденов обычно награждались офицеры в штаб-офицерских чинах. Все эти ордена, данные за боевые заслуги, украшались «мечами». В обычном порядке офицеры, награжденные орденами Станислава и Анны 3-й степени, за очередные боевые отличия могли рассчитывать на награждение орденом Святого Владимира 4-й степени. Но сплошь и рядом встречались офицеры, награжденные орденами Станислава 2-й степени, не имевшие ордена Святого Владимира. 4-я степень ордена Святого Владимира выделялась среди прочих орденов. Кроме всего прочего, награждение этим орденом давало право на потомственное дворянство. Начиная с 1856 года, орденом Святого Владимира 4-й степени «жаловали» офицеров, прослуживших в офицерских чинах 25 лет, а морских офицеров - «за 20 морских кампаний». Более почетным орденом из младших степеней орденов являлся только орден Святого Георгия 4-й степени. Им награждались офицеры, проявившие исключительную личную доблесть на поле боя. Вот это награждение действительно производилось вне зависимости от наличия прочих наград.
При том условии, что Лев Толстой не имел даже ордена Святого Станислава 3-й степени, его награждение орденом Святой Анны 4-й степени уже означало признание его особых боевых заслуг. Но как оказалось, эта награда не компенсировала явно завышенных амбиций графа Толстого. Он был уверен в том, что его боевые заслуги достойны большего, чем получить «…клюкву на саблю». Действительно, у боевых заслуженных офицеров, награжденных многими боевыми орденами, и склонных к жесткому окопному юмору, эта награда, предусматривающая украшение рукояти сабли Анненской лентой из красного муара с желтой окантовкой, ассоциировалась со спелой клюквой. Но для того, чтобы позволить себе право на такое несолидное «суждение» следовало, как минимум, стать таким…заслуженным офицером. Большинство ровесников из числа близких знакомых Толстого, служивших на тот период в армии, имели штаб-офицерские чины, многие боевые награды и по глубокому убеждению Льва Николаевича только награждение почетной боевой наградой могло хоть как то сократить этот досадный разрыв. В своем стремлении Лев Толстой был не одинок - при «самодеятельной» организации штурма форта Араб-Табия у Силистрии становится калекой, потеряв глаз, 27 летний полковник граф Николай Орлов; в подобной же авантюре у городка Каракула трагически гибнет жаждущий отличиться полковник Карамзин. Прибывший в Севастополь и не получивший желаемой должности князь Урусов, два срока исполняет обязанности траншей-майора в передовых окопах перед укреплениями Четвертого бастиона. Согласно «местным» не писаным правилам уже один срок исполнения этих обязанностей давал право на представление офицера к награждению орденом Святого Георгия четвертой степени. Это выдающееся даже в условиях Севастополя испытание молодой офицер с особой доблестью выдержал дважды и не получил заслуженной награды. Подполковник Урусов стал георгиевским кавалером только в апреле1855года, командуя Камчатским полком и возглавляя лихую атаку двух батальонов против французов, штурмовавших Второй бастион. Тот же Урусов, являясь выдающимся шахматистом своего времени, выходил с ходатайством перед генералом Хрулевым о разрешении ему «разыграть» в шахматы с французами передовые окопы перед шестым бастионом. Угнаться ли было Льву Николаевичу за этим исключительно способным офицером и отчаянным воякой? Прибывший в Севастополь в начале августа 1855 года начальник военной канцелярии Императора генерал-майор барон Вревский не фигурально, а фактически лишился головы в ходе Чернореченского сражения, затеянного по его авантюрной инициативе. Флигель-адъютант, ротмистр Воейков (все из той же великосветской компании – Б.Н.), прибывший 27 августа в Севастополь с документами к князю Горчакову, по личной инициативе ввязался в смертельную свалку у подножия захваченного французами Малахова кургана и получил смертельную рану. Подобный героизм напоминал старые рыцарские времена, и да простят меня пролившие кровь герои – походил на крупную карточную игру, где самым крупным проигрышем была смерть… То что Лев Николаевич играл в карты по-крупному ни для кого не было секретом.
Отказаться от поездки на торжества в Севастополь в 1905 году – это было право графа Толстого. Возможно, сам Лев Николаевич рассматривал свое решение как некую протестную акцию, далеко не первую в его бурной общественной деятельности последних лет. Правда, не понять ради чего и против кого был направлен этот протест. Но вот не дать свою фотографию в юбилейный альбом, оформляемый Рербергом, у Толстого не было никаких оснований. И он дал такую фотографию, что лучше бы он не давал никакой. На фотографии он изображен в своей рубахе, получившей уже тогда название – «толстовки», подпоясанной тонким ремешком. Такая фотография известного всему миру писателя, графа в альбоме, где даже нищие отставные офицеры сфотографировались в своей военной форме с боевыми наградами, - видимо, тоже была формой протеста, но опять-таки для чего и против кого? Да, конечно, фотографироваться в мундире отставного штабс-капитана (это звание ему было присвоено при отставке) с шашкой, на темляке которой должна была красоваться Анненская лента, было против бунтарской натуры Льва Николаевича. Опять-таки, во всех официальных документах лев Николаевич упорно именовал себя – «отставной поручик, граф Толстой». Ну что ж тут скажешь, - у каждого в голове свои тараканы, просто у Льва Николаевича при его выдающейся, неуемной натуре и тараканы были крупнее и усатее… Предполагая праведный гнев со стороны почитателей творчества Льва Толстого, обожествляющих его человеческие качества, привожу строки из автобиографической повести писателя «Юность»: «…привычка к постоянному моральному анализу, уничтожавшему свежесть чувства и ясность рассудка…». Ну что тут еще добавить? И стоило ли севастопольцам 50 лет надеяться на появление новых «Севастопольских рассказов»?